Гений

Сережа посмотрел на свое отражение в зеркале. Прыщеватому лицу явно не хватало одухотворенности. Склонил голову чуть набок, приподнял подбородок, чуть прикрыл и отвел в сторону глаза. Искоса взглянул на свое отражение. Кажется так лучше. Можно начинать.

В жизни 18- летнего Сергея Супотова сегодняшний день станет переломным. Сегодня он начнет писать. Писать биографию в ярко выраженном высоко художественном стиле. Не важно, что ничего достойного Сережа еще не сотворил. Потом. Потом, когда он станет известным, за написанные им в отрочестве книги будут платить огромные деньги. Особенно за размноженные на ксероксе рукописи. Да и читатель нынче пошел не очень "жирный" ему бы по "лайфовей", по всамделишней…

"Пожалуй, начну" - решил Сергей, садясь за письменный стол отца, который в данное время по случаю выходного пребывал на рыбалке и отпивая глоток кофЭ из маминой чашки.

Начал.

Строки "родился , учился" как то явно не клеились в художественный стиль биографии. "-"-Пожалуй начну с интересных историй, а потом припишу все остальное , сугубо биографическое".

Интересные истории из школьной жизни как - то не припоминались, а сочинять как - то не хотелось. Конечно, потом придется присочинить, но не сейчас , не с самого начала.

После долгих раздумий творческая мысль новоявленного автора взлетела настолько высоко, что, зацепив висящую где то в аморфных сферах пресловутую чашу благородства и честности, устроила Сергею душ из всех эти злокозненных для нормального человека компонентов. Сергей тут же стал честным, благородным, пригляделся - не появились ли на его руках стегматы и решил писать о своих грехах. Писать честно, благородно, с раскаянием. Писать. Чтоб люди похожие на него такого же рода проступками, увидели в нем молодого, сильного и не боящегося ничего автора.

Нет, Сергей не собирался писать о том, что воровал у мамы из кармана 3-х рублевки, не хотел он писать и о том как в 13 лет впервые познал радость онанизма…хотя об этом можно будет, но потом, ну по судите сами , какой онанизм в порыве благородства и правдолюбия?

Сергей припомнил все старые грехи и решил начать с того, как будучи 8-и классником пристал к девочке максимум из третьего класса его же школы. Как и всех молодых людей его возраста терзали жуткие сексуальные желания. Сережа еще не понимал, что это такое и не понимал сальных шуточек одноклассников, но четко знал - в том, что его что то терзает, большей частью виноваты женщины. Какого возраста женщины Сережа еще не понимал. Потому, заманив в деревянную избушку, что стояла в детском городке возле его дома, некрасивую с выпирающими, передними зубами девочку, Сергей инстинктивно полез ей под юбку попутно задавая нескромные вопросы о том, как она учится и что проходит. Сергею не нужны были ответы, как и девочке вопросы. Ребенок орал. Орал как реактивный двигатель. Сергей еще никогда так не бегал, в голове стучала только одна мысль "- За это хе-хе-хе могут вызвать к директору хе-хе-хе или родителей в школу". Целые сутки после Сергей переживал, он ждал, что вот-вот на пороге класса появится завуч, родители девочки и сама пострадавшая. "Преступнику" виделись глаза заместителя директора школы по воспитательной работе и ее допросительного характера вопрос дитю неразумному "- В этом классе есть тот кто это сделал?" .

Сергей холодел от ужаса.

Однако все обошлось. Завуч не приходил, девочка (какая ветреная оказалась особа) не узнавала Сергея в школьных коридорах.

Сергей прочитал написанное (причем хочу заметить, что стиль нашего героя был далек от совершенства) и разозлился сам на себя. Это же смех какой-то, а не грехи в будущем великого писателя.

В благородном порыве благородной ненависти к своему стилю, Сергей кинулся исправлять написанное. Добавил про грязные ногти на своих руках, про длинные ресницы на глазах девочки, про тепло ее юной промежности …итогом литературных изысков новоиспеченного прозаика стал шедевр по сравнению с которым Набоковская Лолита выглядела пособием по целомудрию.

Сергей попал в струю. Он писал неделю. Он описывал все -  от первого поцелуя во втором классе до аборта своей подруги на первом курсе. Стуча по клавишам он не редко сам ужасался тому какой грязной бывает любовь, потной страсть и липким секс.

Каждая история описанная героем отдавала педофилией, наркотиками (которых Сережа, к слову сказать, никогда не пробовал) и прочими мерзостями.

По окончании недели, когда биография была дописана Сергей подошел к отцу и тихо сказал "- Папа, вызывай скорую"

"-Тебе плохо?" спросил отец.

"-Я сошел с ума" - ответил Сережа.

Я вообще-то не знаю, нужен этот кусок или нет.

Через полгода, когда выписавшись из психоневрологического диспансера и шагая по проспекту глядя на какие-то новые, не такие как раньше лица людей, Сергей понял, что стал гомосексуалистом.

Гении хуевы

Я пишу. Немного, но пишу. И до чего же бывает неприятно и обидно, когда после чтения Мною написанного, некоторые говорят, что мол нечто похожее уже кто- то написал до меня. Просто бесит!

Почему до меня так много писали? Кто вообще плодил этих грамотеев?

Конечно, я могу написать как …ну, например…трахнул соседку по подъезду, об этом точно еще никто не писал.

Во первых - это моя соседка, во вторых , Я ее трахнул.

Разве, что соседка напишет. Но вряд ли.

Но такого писать почему-то не хочется.

Хочется мысли. По умному. Или чувства. По настоящему.

Но первое, как и второе, как правило уже либо кто то думал, либо чувствовал. Даже анекдот, и тот толком не придумаешь. Обязательно окажется, что над этим смеялись еще эдак лет за пять до моего рождения.

Можно конечно писать фантастику. "Скоро будут бластеры и бесплатная колбаса". Но об этом или почти об этом уже было в сочинениях В.И. Ленина и мемуарах Л.И.Брежнева.

Можно было бы пробовать писать стихи…Но Маяковский - сука…

Кто его родил? Почему до меня?

Ну, ладно, это тогда.

Но откуда сейчас в мире расцветающего капитализма столько полуголодных грамотеев? Курящих "Приму" и блюющих, причем заметьте - вручную, своими мыслями на бумагу.

Встретите такого, дайте ему мой адрес, пусть приходит. Я дам ему колбасы, он мне расскажет идею. Сытому ему писать не захочется. Все довольны. Я наконец-то выскажусь. Пусть чужой мыслью, но выскажусь.

Вы только посмотрите на этого СтогоФФа,. Он журналист, у него есть деньги. Он пьет как лошадь и у него еще хватает совести и времени писать!!!

А ВеЛЛер? Этот уж точно должен был написать Я!

А МиЛЛер? У него не было денег на еду, а он покупал бумагу и писал!

А ну разойдись гении хуевы! Дайте молодому дарованию мысль вписать!

Лешенька

"Иногда и Богу стоит подлечиться от мании величия"

Автор

Еще достаточно молодой, но уже обрюзгший доктор продолжал с деловым видом листать историю болезни, которую знал наизусть.

После паузы - "Значит, вы продолжаете утверждать, что живете вечно?"

"Больной" - седой старик, (нет, не старик, таких обычно называют дедулями, ясный взгляд мутновато - зеленых наивно приоткрытых глаз, сморщенное, но не изувеченное старостью,  постоянно выбритое лицо,) кивнул как школьник.

"- Вот же повезло!" - думал доктор Киряев. "- У всех психи как психи. Ни чего особенного, а у меня уже в интернатуре клиент с манией величия. Если так пойдет и дальше, через два года сяду писать диссертацию."

При мысли об ученой степени, доктор умилился. Лицо его приняло явно отсутствующее выражение, как будто не "дедуля", а именно он был болен.

Больной улыбнулся и заерзал на стуле. От скрипа дермантиновой обивки доктор пришел в себя.

"-Тэк-с!"- сказал он с напускной важностью. "Начнем с начала! В каком году вы родились?"

-"Ни в каком, Я вам повторяю - живу вечно. Ну, как может вечно живущий родиться? Ведь вы поймите, доктор, вечность не имеет границ не только впереди, но и позади. Потому и называется вечностью".

Восторгу доктора не было предела, думалось "Это будет шедевр. Моя диссертация - шедевр. Какой слог! Нет, вы только послушайте!! Какая широта нездоровой фантазии!"

"И вы…" - доктор явно давал больному возможность продолжить. Больной знал правила идиотской, по его мнению, игры. Его допрашивали далеко не в первый раз, но принял их с видимым неудовольствием.

"Я изобрел фотосинтез. Я  изобрел атом и научился его расщеплять. Я опроверг теорию относительности этого, в принципе достаточно перспективного, но пошедшего на поводу фантазии ученого Эйнштейна. Я  изобрел генетику и инициировал исследования в ней, языки и литературу, физику, химию, даже психиатрию и то …в общем, все изобрел и придумал Я. Доктор, у вас же все записано. Не заставляйте меня повторяться в сотый раз."

"Скажите, милейший." - голос доктора звучал заискивающе, как-никак на кону стояла диссертация, и какая диссертация!!! "- А, как же все те, кто записан в учебниках, энциклопедиях? Ведь там написана совсем не ваша фамилия и имя, нет. Там не записано, что все изобрел вечно живущий Иван Иванович Иванов!"

-"А зачем? Я дарил все свои изобретения. Дарил людям наиболее понимающим. Увлеченным. И поверьте, доктор, вместе с изобретениями и пояснениями к ним я дарил им радость, счастье и смысл жизни! Как дарю сейчас вам возможность написать диссертацию. Вы как? Не собираетесь писать диссертацию? " - улыбнулся (здоровыми зубами!!! В таком-то возрасте, на вид не менее 65-ти лет) Иванов Иван Иванович.

У доктора мороз прошел по коже. Выходкам сумасшедших он перестал удивляться еще в институте. Но жутко, иногда, очень редко, становилось.

"-Кроме того, про меня все написано!" - старик улыбнулся. " - Вы молодой человек просто не читали видимо. Вот бабушка ваша, Иллионора Дементьевна. Про меня знает очень много. Да и отцу вашему, Сергею Дмитриевичу она много обо мне рассказывала. Да и вам отец пытался  сначала рассказать. Потом объяснить, а потом уже и попросту напомнить обо мне, но вы-то заняты слишком. Как говорится, бурная молодость. Но я думаю, что вы обо мне вспомните. Раньше или позже, но обязательно вспомните." - старик продолжал улыбаться.

Глаза доктора продолжали оставаться спокойным, что свидетельствовало о не глубоком, но все же профессионализме, но мысли! Мысли превратились в шарики от пинг-понга. Они стучали о внутренние стенки черепа и ни одну из них доктор не мог поймать и осмотреть на предмет шероховатости и возможной зацепки. "Диссертация. Бабушка. Отец! И Я! Откуда он обо мне знает?"

-" - Я все знаю, Лешенька. Вы поймите, у меня работа такая. Мне и не хотелось бы возможно всего этого знать, но все события и открытия так и лезут в эту дурную - старик постучал себя по голове - голову".

Доктор  Лешенька быстро собирал бумаги и записи в папку, подаренную отцом на прошлый День Рождения. "Так!" - думалось ему - "Все это явная либо махинация старика, либо розыгрыш коллег, либо совпадение… В общем, над этим стоит подумать. В конце концов, у этого вечного обитателя психушек (в истории болезни было записано около 8 - ми диспансеров) выработался психический ( логический) иммунитет на врачей".

"Вы извините…" -  доктор, стараясь сохранить достойно - уверенную походку шел к выходу из палаты – “У меня сегодня еще две беседы, так что встретимся немного попозже."

Старик смотрел на доктора немного грустными глазами. "- Я надеюсь, Лешенька. Очень надеюсь, что мы встретимся. Я здесь еще побуду. Смотрите - не опоздайте."

- "А что? Могу?"

"-Можете, Я, видите ли, тут еще одно открытие сделал, мне его дарить пора, да и материала для вашей диссертации уже достаточно…"

При упоминании о диссертации Леша кивнул головой и быстро вышел из палаты.

"М-да, ну что ж, продолжим." Старик вытащил из тумбочки пачку бумаги и карандаш (странно, но ни один санитар не находил у него этих вещей при шмоне) и начал писать…

" Вчера, я сделал изобретение, которое перестроит весь мир заново. Я чувствую, что все вы, мои дети, готовы к этому. Хотя даже я могу ошибаться. В любом случае, я не дам вам погибнуть. Кстати, давно хотел вам сказать, я всегда рядом. Я помню о каждом и люблю каждого. Не бойтесь. Итак, чтобы оставаться в стиле написанного ранее…" - старик напрягся и вывел - "Библия - 2. На девятый день я создал машину времени…"

Доктор Лешенька появился через два дня в клинике с диктофоном и вопросами. Больной Иванов Иван Иванович пропал. Никто не помнил, кто и когда его выписывал, кто забирал…

И, непонятно почему, но у Лешеньки появилось странное, почти болезненное ощущение того, что он не воспользовался самой главной возможностью своей жизни. Хотя на диссертацию материала хватало с головой.

Абзац, который должен был быть в начале.

Дурацкое животное человек. Всегда согласен верить в нечто аморфное и реже в то, что все великое ходит рядом с ним. Ходит и не просит, чтоб его любили, ставили ему свечи, пели одни и те же псалмы в храмах на протяжении веков, не просит, чтоб в него верили. Это "нечто" просто хочет жить свою жизнь так, как ему того хочется.

Письмо

Привет Джон.

Как твои дела? Как Боженька? Надеюсь, он по мне еще не сильно соскучился?

Ты бы хоть письмо написал, говорят оттуда можно, по электронной почте. Или врут… Но ты все равно попробуй.

Тут за тот год, что ты отвалил, столько изменилось. Хотя изменилось все гораздо раньше, просто тогда как- то не сильно замечалось, а сейчас сел тебе писать и понял как много всего прошло и произошло. А может это просто осень? А может пора завести себе новую женщину, а может снова уйти в запой? А может…

Тут к бате к твоему намедни заезжал. Вроде ничего - держится, работает. Сестрица твоя в институт поступает параллельно со школой. Мать работает.

Свинья ты. Вот так взять и свалить. Хоть бы записку оставил.

На меня во время твоих похорон все волком смотрели. Все говорят мол "как же так.." А я говорю "Значит так и надо, значит ему так лучше, я его (твой) выбор уважаю".

А на поминальные дни к тебе полкласса приперлось. Я опоздал немного. Прихожу значит, а они все с постными, грустными мордами стоят. Не видели тебя, да и меня, пять лет, а тут вдруг загрустили, не хватает мол. Я с собой водку принес, сверх той, что твои родители запасли… В общем, напились мы все… Вроде и не так густилось потом.

Я переехал в другой город. Друзей - шиш с маслом. Подруг на одну больше. Все рвутся в столицу. Гении хуевы. Не видали там таких. А меня как-то и не тянет.

Кстати, может ты, конечно, потом и видел, но блин кто ж так стреляется? Лояльно конечно по отношению к родителям на балкон выйти, но ты ж кроме затылка еще и дверь прострелил, стекло то есть, твои мозги потом с потолка большой комнаты отскребали. Родители. Твои. В тот же день. Их можно понять, придут на твои похороны гости, а в комнате на потолке мозги висят. Некрасиво как-то.

Батя твой, кстати, ружье из которого ты себе голову отстрелил - продает. Я думал купить, но мне мать такую истерику закатила…

У Олега сын родился. Мишей назвали. Представляешь Михаил Олегович Андрусенко. Как ребенок с таким сочетанием жить будет? Вот уж действительно, лучше бы Буратино назвали.

Они кстати свадьбу сыграли за два месяца до рождения сына. Не поверишь, но меня не пригласили. На гулянье только ЕЕ подруги были и один мужик - жених. Я даже не знаю, как он мне теперь в глаза будет смотреть. Да и придется ли вообще смотреть.

Тут кстати к тебе одна моя приятельница всерьез собирается. Ты встреть если что, ОК? Она скажет, что от меня. Сам понимаешь, новому человеку у вас трудно разобраться во всем сразу. Так, что пожалуйста, для меня сделай.

Богу привет.

Обнимаю и крепко тебя целую.

Еще напишу.

Разговор

- Ты пойми Макс! Нет, ты не улыбайся!

- Да я не улыбаюсь, просто все то, что ты говоришь,  на самом деле -  юношеский максимализм и выпендреж.

- Да не выпендреж, что ты все заладил! Ну, неужели ты сам всего этого не видишь?

Ну, ты же тоже ездишь в метро, ходишь по улицам, и ты также как и я учился в школе и институте!

Двое парней сидели на кухне. На столе, как и положено, в таких случаях стояла бутылка водки, сковородка жареной картошки, пара рюмок и прочие причиндалы кухонной попойки.

- Вот подожди, я тебе сейчас расскажу. В общем, был я на встрече выпускников, мы после школы десять лет не виделись. Я ж в классе клоуном был, понимаешь? С меня смеялись все. А еще хуже, когда не смеялись. Я их насмешить хотел, а они не смеялись говорили -  дурак. И кто теперь дурак? Я или они? Ты бы видел моих одноклассниц, им всего лишь по двадцать пять, а они уже старухи. С детьми возятся, работают не понятно где. Одна уже три раза замужем была, развелась, сейчас сидит с ребенком - нового мужа ищет. Другая - беззубая совсем. Третья с бандитом, связалась. Вообще, жизни у них никакой. А пацаны наши? Один автослесарь, другой торгаш, третий дилер бытовой химии. Ну, разве это жизнь? И посмотри на меня! Кто я!? Я им, когда рассказал, какая у меня зарплата, у них челюсти поотвисали. В моем родном городе - это состояние. Ты бы видел, как они ко мне относиться стали. Вопросики разные задают, на работу просят устроить. И кто из нас дурак, а? Я тебе к чему говорю - жизнь просто показала, кто есть кто! Они - ничтожества, понимаешь? Я вообще не могу понять,  для чего они живут?

По Максу было видно - разговор ему порядочно поднадоел. Но продолжать было необходимо. В конце концов, друзья для того и существуют, чтоб с ними хоть иногда можно было бы выпить водки на кухне и выговориться.

- Ты хочешь сказать, что особенный? - спросил он.

- Да, я особенный! И я говорю это не потому, что сел на звезду, а потому, что реально понимаю свою цену! Я вижу людей насквозь. Вот скажи мне, может дурак дурака видеть насквозь? Нет, не может! А я могу, потому, что я не такой как они! Я умней!

По ходу всей вышеизложенной дискуссии у друзей - собутыльников появилась срочная необходимость сходить еще за одной и, возможно, взять по паре пива. Разговор продолжился уже на улице. По дороге в супермаркет.

- Вот посмотри" - тыкал пьяными пальцами в прохожих Володя.  - Нет, ты только посмотри на них, им же ничего не нужно кроме пожрать, посмотреть телевизор и по праздникам или с получки выпить, дать в морду своему партнеру по браку и раз в пять лет изменить ему на дешевом курорте с каким ни будь крановщиком, ну или крановщицей - это уже от пола зависит. А я?! Я хочу оставить что - то после себя! Мне нужно больше. Я мыслю масштабно!"

Макс молчал и улыбался.

- Вот посмотри, к примеру, вон на того дедулю. -  Володя ткнул пальцем в деда, проходившего мимо. " - Дед как дед" подумал Макс "Таких дедов сотни, тысячи. Морда интеллигентная, наверное, инженер какой-нибудь или экономист"

Володя чуть ли не завывал в экстазе мысли, " - Что он оставит после себя? Папку с бухгалтерскими счетами? Альбом со старыми фотографиями? Ведро золота внукам? Объясни мне Макс, зачем он жил?!"

Сергей Петрович Кайдановский шел по улице с отсутствующим взглядом. В голове он заново просчитывал формулу вакуума. Он боялся, что допустил ошибку. Не верилось, что  то, чему он посвятил всю жизнь, наконец - то сбылось. Открытие делало возможным создание новых летательных аппаратов. Давало возможность строительства на Луне городов. Сохранения и восстановления клеток живых организмов и самое главное! Давало возможность рассчитать скорость расширения вселенной. Это было не просто открытием - это было, сравни "Вертится!" Коперника.

Неожиданно навстречу Сергею Петровичу попались два молодых человека. Невооруженным глазом было видно, что ребята не просто "выпили по…", а, попросту говоря "ужрались".

"-Господи!" подумал профессор Кайдановский - "куда катится этот мир? Кругом сплошные идиоты. Особенно эта молодежь. Я всю жизнь работал, я с детства знал для чего я жил. А они? Ведь им ничего не надо. Разве что поесть, выпить, залезть под юбку молодухе и посмотреть телевизор!". Профессор сокрушенно покачал головой.

"-Так вот!" - после пива Володю понесло " - Я думаю, что убедил тебя, что большинство людишек - отстой, биологический материал пригодный лишь для удобрения земли?!"

Макс утвердительно кивнул.

-"Предлагаю новую тему! Тему про Бога!" - Володя икнул - " Так вот! Бога нет!"

ps: Я не знаю кто вывел теорию вакуума, потому фамилия надуманна. Хотя формула есть.

Поехали!

Витке Перевязке и ее покойному тестю из Кривого Рога.

- Взяли, подняли, понесли!

Восемь рук одновременно приподняли пустой гроб, восемь ног синхронно зашаркали по асфальтированной дорожке от погребальной конторы до старенького "ЗИЛа". Позади грузовиков несли венки четыре женщины с грустными глазами.

У представителя любой профессии есть свои особенные, ярко выраженные физические признаки: у заводчан - мозолистые руки, у гаишников - жирные морды, у хирургов - отекший от пьянства нос, а у работников похоронных контор - грустные глаза. Люди-то они по жизни веселые, а вот глаза у них грустные.

Погрузив атрибуты "невообразимой тоски" в машину, "похоронщики" поспешили в контору, как-никак через восемь минут обед; машина же тронулась в путь, дабы успеть привезти усопшему последние дары общества, которое его самого в могилу и загнало. Водитель, несмотря на печальный груз, веселился вовсю; полотенце, привязанное на боковое зеркало, давало ему право на некоторое время стать хозяином дороги: нельзя обгонять "похоронную машину" - плохая примета - вот и тянулись за ним "шестерки", "девятки", мерсы и прочие суеверные и злые от собственного суеверия водилы. Иногда кое-кому удавалось вырваться в ближайший поворот и уж тут-то он отводил душу, разгоняя своего стального коня так, как будто бы сам был покойником, опаздывающим на собственные похороны.

Возле подъезда уже ждали родственники, соседи и прочие, пришедшие для участия в халявно-поминальном обеде. Гроб выгружали торжественно, как статую идола. Подушечка с сосновыми опилками распространяла чудный запах хвойного леса. Через десять минут на ней уже лежала голова покойного. Запах леса пропал.

- Ишь ты, цаца!- думал каждый, - Лежит, отдыхает, а мы стоим, ноги аж болят, и хоть бы спасибо, сволочь, сказал, что место ему уступили.

Рядом с возлежащим на сосновой подушечке сидела вдова. Печальные сухие глаза, черное платье, скомканный узловатыми пальцами платок, в который она периодически пыталась сморкаться сухим носом, показывали: все нормально, все обычаи соблюдены, утешайте меня, я тоскую…

В двух метрах от гроба пятилетняя девочка неожиданно громко начала задавать матери по-детски глупенькие вопросы. Мать же, скорчивши разгневанную физиономию, попыталась на нее цыкнуть:

- А ну, тихо! Ты что, не видишь, у нас дедушка умер?!

У девочки удивленно вылупились глазки.

- Ну и что?, - спросила она.

Мать задумалась.

Наконец, все зашевелились: все началось, ура, хоть какое-то движение, какое-то развитие событий. Взяли, понесли, музыка - громче!, печальней!, еще печальней!, по автобусам - бегом марш!

Поехали! Приехали! Взяли, понесли, положили, последний поцелуй вдовы, - нежней, мамаша, это же последний, постарайтесь с чувством, - забили, опустили, а теперь дружно кидаем на гроб по три жменьки земли, но только по три - вдруг, не дай бог, кому-нибудь не хватит - хотя вдове можно четыре, она дольше всего этого ждала. Ну все, засыпали.

- По автобусам, поехали!

Потом все ели, ели печально, но весело работая зубами; кто был опытней, тот успевал припрятать в карман бутылку с дешевой водкой, пригодится, ведь, как-никак, скоро праздник.